Анания и Сапфира - Страница 30

— Которых ты хочешь оставить без имущества.

— Сердцем своим я чувствую, что ты прав. Но меня смущает то, что мы солжем единоверцам.

— Сапфира, человек оправдывается не делами закона, а только верой в Иисуса Христа. К тому же есть ложь во спасение. И как раз сейчас — во спасение нашей семьи. Не всегда нужно говорить правду! Вспомни недавнюю историю с Озией, который дал Богу обет никогда не лгать.

— А что с ним произошло?

— Однажды Озия брёл по ночному Иерусалиму, и вдруг мимо него промчался человек, убегавший от разбойников. Праведник видел, где скрылся беглец; об этом его и спросили преступники. Но Озия не смог промолчать, он боялся грабителей, а из-за своего обета оказался не в состоянии обмануть душегубов. И он выдал беднягу… А затем, уходя, слышал, как нечестивцы убивают того человека! Вот цена сказанной злодеям правды!

— Кефас-то не злодей, — возразила Сапфира. Однако по интонации её голоса чувствовалось, что она уже признала доводы Анании и готова уступить. Повседневный опыт подсказывал ей, что в нашем алчном мире и шагу нельзя ступить без денег. И если рождается ребенок, то расходы семьи резко возрастают. А Сапфира мечтала о двух мальчиках и двух девочках: она представляла, как будет в общине обучать их грамоте и расскажет им об Иисусе Христе. Но чтобы эта мечта сбылась, требовались деньги, ибо наша героиня уже успела убедиться в том, что если надеяться только на единоверцев, то можно умереть с голоду. Поэтому она была вынуждена согласиться с мужем: грехи грехами, но есть-то надо. А на отложенные денарии можно тайком покупать съестное для детей.

— Хорошо, поступай, как знаешь, — ответила Сапфира, — но где ты спрячешь оставшиеся деньги?

Плотник просиял, довольный тем, что смог убедить супругу в своей правоте, и с готовностью отозвался:

— Их нужно отдать Иезекиилю в рост.

— А это не опасно?

— Я возьму с него расписку, — успокоил жену Анания и с наивным оптимизмом добавил: — Так и денарии сохраним, и проценты получим.

Перенесемся теперь в христианскую общину. В то самое время, когда Анания убеждал Сапфиру не вверять полностью свою судьбу в руки апостолов, а оставить путь к отступлению, в опочивальню захворавшего Петра вошел Андрей. Симон лежал на кровати и тяжело дышал; его и прежде лишённое здорового румянца лицо сейчас ещё больше побледнело, а красноватые глазки были грустны.

— Ты почему с нами не пьёшь? — с укоризной спросил Первозванный и присел на край кровати.

— Хреново мне, — прошептал Кефас.

— А я сегодня окрестил Ровоама и блудников. Кстати, они нашли покупателя, но пока с ним не сторговались.

— Их дом приобретает Иезекииль за 240 денариев, — сказал Пётр и повернулся к стене, тем самым давая понять, что аудиенция окончена. Однако Андрей не собирался уходить.

— Откуда ты знаешь? Откровение было?

— Да.

Конечно, Симон Камень лгал. Ему донёс слуга Иезекииля Цадок, который сочувствовал христианам, но, боясь потерять место, скрывал это от хозяина. Он слонялся по двору, подслушал разговор ростовщика с супругами, прибежал в обитель и сообщил Петру важную новость.

— Что-то дёшево продают, — покачал головой Андрей.

— Иезекииль ведь жадная скотина. Ну ладно, братец, ступай. Я помолюсь и буду спать.

— Да, уже стемнело, пора на боковую, — Первозванный зевнул и потянулся. — Но я прежде выйду во двор: помочусь и понюхаю фиалки.

* * *

Спустя пять дней Иезекииль решил, что уже достаточно выждал, и прислал мальчишку-слугу сообщить супругам о том, что наконец-то собрал необходимую для покупки дома сумму. Завтра Анании предстояло получить деньги…

К вечеру изменилась погода. С почерневшего неба на сухую, растрескавшуюся землю упали первые капли дождя, и вскоре на пыльный и раскаленный дневной жарой Иерусалим полились целые потоки воды. Грозно сверкнула молния, раздались гулкие раскаты грома… Анания и Сапфира, словно предчувствуя скорую беду, ворочались и никак не могли заснуть.

— Милая! — плотник придвинулся к жене и прижался к ее груди. — Может, мы не станем переселяться в обитель?

— Поздно! — прошептала красавица. — Нас окрестил Андрей, и теперь наши души принадлежат Господу. Давай же приобретем богатство небесное, которое у нас никто не сможет отнять.

Лишь перед рассветом супруги задремали, но их сон длился недолго: наступило утро и, наскоро собравшись, Сапфира отправилась в общину (ей предстояло добывать с Юдифью «божьи» деньги), а Анания пошел к Иезекиилю.

Ростовщик сам отворил калитку и впустил плотника. Во дворе стоял стол, за которым сидел на лавке мужчина средних лет с длинным носом и колючими, неприятно бегающими глазами.

— Это Елеазар, — представил его Иезекииль, — он составит купчую и будет свидетелем сделки.

Елеазар начертал на папирусе стилистически убогие юридические формулировки и протянул документ Анании. Молодой человек тяжело вздохнул и слегка дрожащей рукой расписался. Иезекииль удовлетворенно улыбнулся и тоже поставил подпись.

— Я сейчас расплачусь, — сказал он и машинально окликнул Цадока.

— Но ты же сам послал его на базар, — напомнил Елеазар.

— Ах, да, совсем забыл! — хлопнул себя по лбу делец. — Ладно, я сам принесу. Ведь так и надежнее.

Вскоре финансовый воротила вернулся с мешочком, нежно погладил его и с неохотой протянул продавцу усадьбы:

— Здесь ровно 240 серебряных денариев.

Анания под пристальным наблюдением Елеазара стал пересчитывать монеты. Дважды плотник сбивался и процедуру приходилось начинать заново, что изрядно нервировало ростовщика. Наконец деньги были сосчитаны.